Я лежу в комнате, обклеенной страхами, как обоями.
Мрак равнодушно прокрадывается - (равнодушно прокрадывается) - и луна висит, как рог дьявола, и все пространство - кольчато - игольчато - колет в меня раскаленными иглами. Все пространство направлено на меня. Все оно направлено на меня стальными лезвиями. Вся моя спина исколота, вся она в кровавых разводах. Вся.
Луна так ярко светит... пока не преображается в излучающее око, пока не заливает своим потом всю кровать, просачиваясь сквозь узкую щель между шторами. Лунный пот пахнет пудрово, мускусом и пачули.
И кошмары клубятся во всех углах - как курительные трубки - и обволакивают собою страхи, наклеенные на стены обоями. Луна поднялась выше и побледнела - совсем как добела раскаленный рог дьявола - я закрываю глаза - и вижу перед собой как наяву синие веки и мерцающий зрачок.
Никого нет. Никого никогда и не было.
Я не могу сказать, рада я или нет. Это не вызывает уже никаких чувств. Это никогда не вызывало. Потому что это столь же неизбежно, как смена времен года. Новое надвигается на меня как зима. Я в праве только подчиниться. Опустить голову. В которой роятся - роются кошмары.
Луна сплевывает светом. Только мы-то с ней и остались.
Дымом у меня обожжены все губы, ошпарены курением. Луна заплывает белесым жиром, как распухшим от рыданий веком. Мы смотрим друг на друга по разные стороны баррикад, разделенные бликующим оконным стеклом, как простынью в белых разводах прерванного совокупления.
Мы глазами расцарапываем друг другу животы. (Надо бы переклеить обои... ) Я отдергиваю руку от длинных прозрачных щупалец, которые она, как медуза, спускает в комнату. Медуза, кровоточащая токовым разрядом. Я отдергиваю руку.
Мы раскромсали друг другу головы, выпотрошили гладкие сахарные черепа. И обе в масках.